Книга Запрет на вмешательство  - Макс Глебов

– Да что ж, командир хуже тебя знает что ли? – в голосе Бориса прозвучало настороженное недоверие. – У него и карта есть! Ну, должна быть. А ты-то откуда знаешь, где она, Умань эта? И про Христиновку?

– Просто учиться надо было хорошо в школе, Боря, а не о девчонках на уроках мечтать. Меня вот отец учил – не было школы в тайге. Ты же живешь в великой стране победившего социализма, и должен знать географию своей необъятной Родины. Ты названия станций, которые мы проезжали, запомнил?

– Ну…, – тоном ниже протянул Борис, явно не ожидавший от меня такой отповеди, – Тальное, кажется, проезжали… И Ватутино.

– Ты хоть примерно понимаешь, где мы?

– Да не то чтобы, я ведь из Воронежа…

– А карту СССР ты тоже никогда не видел? Отсюда до твоего Воронежа, между прочим, всего каких-то семьсот километров. Пешком дойти можно.

– Слушай, Петр, что ты ко мне привязался? Понял я, что ты географию хорошо знаешь.

– Ну а раз понял, то нечего глупые вопросы задавать. Давай лучше подумаем, как командиру доложить, что железка эта нас в Умань не приведет.

– Бесполезно, – мотнул головой Борис, – Не будет он тебя слушать, да и меня тоже. Ты ведь что предлагаешь? Свернуть в поля и идти напрямик? Но ведь так и с пути сбиться недолго, ориентиров-то никаких нет. А рельсы – вот они, не заблудишься.

– Я проведу, – мои слова прозвучали без должной уверенности. Я это понимал, но уж очень мне не хотелось идти туда, куда вел нас старший лейтенант.

– Послушай меня, Петя…, – в темноте я с трудом различил усмешку Бориса, – ты сам-то себе веришь? Ночью, без дороги, с ранеными на руках, в незнакомой местности… Это тебе не пальцем по карте родной страны возить в тепле и уюте. Ты не обижайся, но глупости это все. В конце концов, у нас есть приказ, и его нужно выполнять.

Дальше мы шли молча, постепенно втягиваясь в ритм, а минут через тридцать пришла наша очередь нести раненых, и стало совсем не до разговоров.

* * *

Как ни стремился старший лейтенант двигаться быстро, но три привала сделать нам все-таки пришлось. Слишком вымотались люди за день, и выдержать непрерывный ночной марш, да еще и неся на себе раненых, они были просто не в состоянии.

После разгрома эшелона нас осталось человек сто пятьдесят. Раненых, которых пришлось нести на носилках, оказалось двадцать семь, но к утру шестеро из них умерли, однако этим наши потери не ограничились. Видимо, не мне одному не нравилась идея идти вслепую без оружия навстречу наступающим немцам, а то, что передовая недалеко, могло вызывать сомнения только у глухого. На последнем привале перед самым рассветом сержант по приказу командира провел перекличку. Семнадцати бойцов наш отряд недосчитался. Кажется, я начинал понимать, почему старлей так кисло отнесся к моему предложению раздать нам винтовки погибших.

Утро встретило нас неприветливо. Неясный гул, всю ночь звучавший на западе, перерос в непрерывный грохот, в котором уже отчетливо различались отдельные сильные взрывы. Но хуже всего было то, что слышался он теперь не только с запада, но и с севера и даже с северо-востока.

До старшего лейтенанта, несмотря на всю его непоколебимую решимость выполнить приказ, наконец тоже стало доходить, что что-то идет не совсем так, как ему бы того хотелось.

– Бойцы! – обвел он нас хмурым взглядом, – есть кто родом из этих мест?

– Ответом командиру было молчание. Нас всех мобилизовали в восточных регионах страны. Борис со своим Воронежем, наверное, был самым западным из нас, так что порадовать старлея мы ничем не могли. Ну, почти.

– Красноармеец Нагулин! – я вышел из строя.

– Опять ты? – в голосе старшего лейтенанта звучали нехорошие нотки, – Местный?

– Нет, товарищ старший лейтенант. Но я могу нарисовать карту-схему и примерно указать, где мы находимся.

– Карту-схему, значит? – задумчиво протянул командир, глядя на меня исподлобья, – Ты откуда такой взялся, красноармеец Нагулин? Ты ведь недавно мобилизован, так? Даже начальную подготовку не проходил. Вас, вообще-то, должны были в резервную часть сначала отправить, но уж как вышло, так вышло. Но из винтовки ты стреляешь ловко, я сам видел, а теперь, оказывается, и карту читать можешь, да не только читать готовую, но и нарисовать свою. Где научился?

– Отец учил. Мы жили почти на границе СССР с Тувинской Народной Республикой. Он старообрядцем был, и образование еще в царской России получил, а потом его дед доучивал, уже на нашей заимке. Я в тайге вырос, потому и стреляю хорошо, и с оружием обращаться умею. А географией с детства увлекаюсь. Мечтал, что когда вырасту, буду путешествовать и новые земли открывать. Эту местность по карте неплохо знаю, но сам здесь раньше не бывал.

Не поверил мне старлей, ни разу не поверил, но кивнул и достал из полевой сумки блокнот и химический карандаш.

– Рисуй свою карту, Нагулин, но смотри, если к немцам заведешь…

– Товарищ командир, – напрягся я, вычерчивая линию железной дороги от Тального до Христиновки и немного дальше, чтобы показать общее направление на Теплик, – я ведь, как и вы, не знаю, где сейчас противник. Я схему нарисую, а куда идти – не мне решать.

Федоров лишь молча кивнул, показывая, что меня услышал, и продолжил внимательно смотреть, как на листе его блокнота появляется железнодорожная ветка, ведущая от Христиновки на юго-восток к Умани и как я отмечаю сами эти населенные пункты.

– А дороги, реки, мосты лесные массивы? – спросил старлей, когда я протянул ему готовую схему.

– Моя память тоже имеет свои пределы, товарищ командир, – развел я руками. – Я изобразил то, что помню. Мы, по моим грубым прикидкам, находимся где-то здесь, километрах пятнадцати от станции Христиновка.

– То есть ты утверждаешь, что всю ночь мы шли совсем не туда, куда следовало, и не приблизились к Умани ни на метр?

– Так и есть, товарищ ст…

– Молчать! – прорычал Федоров. – Почему сразу не доложил?!

– Я пытался, товарищ старший лейтенант. Вы не стали меня слушать.

Старлей промолчал, продолжая сверлить меня взглядом. Крыть ему было нечем, но стереть меня в порошок, похоже, очень хотелось. Умею я наживать себе врагов, надо с этим что-то делать.

– Встать в строй, – наконец приказал он, убрав мою карту в планшет, и развернулся к нашей поредевшей маршевой команде, – Продолжаем движение вдоль железнодорожных путей. На ближайшей станции сдадим раненых медикам, доложим в Умань и получим дальнейшие указания. Взяли носилки! Начать движение!

Ситуация складывалась хуже, чем я думал. Признавать свою ошибку Федоров не захотел, а может, просто считал свои действия правильными. Идея получить помощь на станции была бы вполне здравой, если бы не постоянно придвигавшийся к нам гул передовой.

Сателлиты передавали с орбиты безрадостную картину. Немцы уже захватили станцию Христиновка, куда так рвался наш командир. Железнодорожный путь в нескольких местах перед нами и позади нас был разбит вражескими бомбами. Помимо нашего эшелона на путях догорали еще два состава, и в сложившихся обстоятельствах что-то ремонтировать или растаскивать выгоревшие вагоны никто не собирался, да и не смог бы при всем желании. А севернее железной дороги нас стремительно охватывала шестнадцатая моторизованная дивизия вермахта, уже почти добравшаяся до Тального, причем помешать ей захватить этот населенный пункт оборонявшиеся там войска были явно не в состоянии. За нашей спиной на востоке еще оставался в руках РККА Новоархангельск, но к нему уже подходили с юга одиннадцатая танковая дивизия немцев и дивизия СС «Лейбштандарт». Организованные командованием юго-западного фронта контрудары наносились с крайним ожесточением, но разбивались о грамотно выстроенную немцами вязкую оборону, а между тем, угроза полного окружения уже совершенно отчетливо нависала над шестой и двенадцатой советскими армиями, а также над остатками второго механизированного корпуса.